История

Походы по местам революционной, боевой и трудовой славы советского народа - одна из важных форм патриотического воспитания молодежи. Нынче они проводятся под знаком 60-летия Великого Октября. Готовясь к празднованию 59-й годовщины Ленинского комсомола и к слету ветеранов, члены экспедиционных отрядов городского комитета ВЛКСМ побывали в Новосибирском областном архиве и в областной библиотеке, встретились со старожилами города и района, с ветеранами комсомола.

Сегодня редакция предлагает своим читателям статью Матвея Суркова "Пережитые ужасы", опубликованную в №№ 87 и 88 газеты "Барабинская деревня", издававшейся в Каинске в 1929 году. События, описываемые в ней, подтверждает пенсионер Савелий Яковлевич Труш, а также жители деревни Помельцево Филимон Иванович Федоренко и Александр Павлович Заворин. Они были очевидцами становления Советской власти в Сибири.

 *  *  *

В 1918 году в Сибири интервенты и белогвардейцы одержали временную победу и нас, членов Совдепа, стали направлять в Каинскую тюрьму. Сажали в неё и тех, кто сочувствовал Советской власти.

Меня не посадили в тюрьму, а бросили в подвал под дом попа Родищевского, и только потому, что я болел тифом. Валялся я на голых грязных нарах, в головах вместо подушки было осиновое полено.

В это время в доме Родищевского, что по улице Закраевского, была уездная милиция. Над подвалом - одинарный пол и, кроме того - западня, так что не только было слышно, но через щели видно, что делается наверху. Там стояло несколько бочонков самогонки. Вечерами сходились офицеры и пьянствовали. Когда же перепивались, выводили из подвала арестованных, над которыми издевались как только могли.

Вскоре меня перевели в тюрьму, туда, где были расстреляны восемь лучших наших товарищей: Закраевский, Папшев, Пиотровский и другие. Не ограничиваясь физическими издевательствами, тюремное начальство наносило нам моральную боль. Начальник тюрьмы Иванов приносил в камеру газеты, в которых сообщалось о том, что белые занимали все новые и новые позиции, как бы говорил нам: вот видите, белые скоро займут всю Россию.

Мы все-таки верили, что недалеко то время, когда Советская власть снова восторжествует в Сибири, и стали думать о своем освобождении. Организовали военный штаб, назначили командиров рот, взводов и отделений, каждому дали задание. Нам нужна была карта хотя бы Каинского уезда. Южную часть ее чертил я, северную - другие два товарища.

Через надзирателя тюрьмы П.Зонова мы связались с барабинскими рабочими. Зонов принес в камеру бомбы и наганы. Вдруг - военный обыск! Польские легионеры врываются к нам в камеру и командуют: ни с места! Раздели всех донага, перерывают вещи, наши планы лежат на полке. Чувствуем, что расстрел неминуем. Спасает нас тюремный вестник Шумановича, в котором написаны стихи. Производившие обыск так увлеклись ими, что на остальное не обратили внимания.

Потом нас всех выгнали во двор. Зонова поставили к стенке, но он стоял гордо, готовый принять смерть. Это нас ободряло.

Из Барабинска привезли рабочих Карпунина, Рылеева и других, всех заковали в кандалы, а вместе с ними и Макарова, которого вывели из нашей камеры, и каждого посадили в одиночку.

 С этого вечера начались пытки. Каждый раз, как только наступала темень, слышались душераздирающие стоны и крики, товарищей избивали нечеловечески. Тюремный режим так усилили, что жить стало почти невозможно: вызывают в контору — бьют, ведут в контрразведку — назад уже редко кого приведут, чаще расстреливали у тюремных стен.

В мае 1919 года мы решили устроить побег, обезоружили коридорных надзирателей, посадили их в карцеры, а арестованных оттуда выпустили. Волна людей хлынула к воротам, открыла их. По бежавшим был открыт ружейный огонь. Тогда были убиты товарищи Маслов, Суворов, Носков и ряд других. Остальных бежавших привели обратно и посадили в одиночки. Прибыла команда контрразведчиков из милиции белогвардейцев, прикладами и наганами загнали нас в камеры и начали избивать.

Издевались над нами 17 дней подряд. Люди были обезображены, им не только ломали руки, но и выбивали челюсти, не давали воды, слабые теряли сознание. 24 июня контрразведка вывела еще 13 наших товарищей и расстреляла недалеко от тюрьмы. Погибли Здвинский, Суходолов, Михлин, Берман, Баранов, Карпунин, Копейкин, Фурманы и другие.

Несколько спустя начальником тюрьмы стал подполковник Червяков. Он ввел военный режим, заставил тюремщиков обучаться военному искусству. Мы с Сальниковым должны были обучать военному делу. С утра и до девяти часов вечера все сидели не сходя с места, ожидая военной команды. Не только начальнику, но и каждому надзирателю тюрьмы отвечали по-военному. Жуткое было время. Сон не шел на ум.

Вдруг узнаем, что партизаны наступают на Каинск. Надзиратель заявляет нам: «Прежде чем партизаны освободят, мы расстреляем вас». И нам повезло. Неизвестно, почему партизаны отступили.

Наша тюрьма пополнилась сотнями новых арестованных. Ежедневно выводили из камер, карцеров и больниц в надзирательскую и там избивали до потери сознания. Расстреляли Ядрина и других. Душераздирающие стоны и вопли товарищей было больно слушать не только людям, их не переносили даже бродячие собаки. Они бегали вокруг тюремного двора и ужасно выли. Тюрьма превратилась в ад. Не было, кажется, минуты, чтобы в ней не слышались крики, стоны и звон кандалов.

Вскоре состоялся полевой суд. Судили 10—12 человек. Всех расстреляли на льду реки Оми. Для снятия кандалов были приглашены два палача из уголовных. Они отрубили ноги и сняли кандалы, потом раздевали и спускали под лед.

Настал последний день — 19 ноября 1919 года. Тюрьма должна была эвакуироваться. Пришли офицеры, ходили по камерам, выспрашивали, издевались над своими жертвами. В конторе тюрьмы целую ночь не гас огонь, а утром, 20 ноября один из надзирателей передал нам печальную власть, что сегодня 300 человек будут расстреляны. Мы поняли, что прошедшей ночью роковая рука чертила наши имена.

Через час нас выстроили в колонны. В первую партию поставили всех политзаключённых. Меня из нее вывели, как столяра, застеклить фонари, а в это время партия ушла. Меня поставили во вторую партию. Надзиратель нес фонари, разбил стекло. Мне снова дали ту же работу. Поставили в третью партию. Привезли больных в одном нательном белье, клали их на снег, они без памяти кричали и их прикалывали. В стенах тюрьмы тоже начали избивать. Об этом свидетельствовали крики арестованных.

Нашу партию погнали уже перед вечером. Не успели дойти до водокачки, что на валу, закололи штыком Русаковского. Перешли мост за валом — закололи Чепкой и Горностаева. И так всю дорогу наших товарищей рубили шашками, кололи штыками, ставили в ряды, раздевали донага и расстреливали. В этот день 12—15 человек, оставшихся в живых, еле дошли до села Киселева. От первых же двух партий в живых никого не осталось.

Спустя несколько времени, пригнали четвертую партию, от которой осталось в живых человек 25—30. Наша одежда была изрублена и перепачкана в крови. Мы рвали белье и делали себе перевязки.

Утром за деревней Киселево вправо от дороги расстреляли еще часть арестованных. Влево от дороги, под ракитами, изрубили несколько человек. Не могу забыть тех издевательств, которые совершали озверевшие конвоиры. М. Г Чудина они поставили к дереву и как в учебное чучело, с трех сторон вонзали в него штыки, потом на этих же штыках подняли его кверху «Эх вы, люди-звери!» — только и мог произнести Чудин и тут же умер. Николаеву отрубили руки, ухо и вырезали щеки.

Последней жертвой белых банд, которую мне пришлось видеть, был барабинский рабочий Колежкин. Его вывели из партии, дали залп из трех винтовок, и он свалился, как сноп, а нас погнали в деревню.

Что было на второй день, я не помню, так как был без сознания.

Добавить комментарий

E-Mail (обязательное)

Отправить

Отменить